А. Ковалевская

В далекое, дореволюционное время был Гурьев городом рыбаков и поставщиков казачьих войск царю-батюшке. Вот улица "купеческая", с немногими двухэтажными кирпичными домами, с обширными дворами, где размещались приземистые, добротные склады. В основном, вдоль Урала стоит город - дома деревянные, украшенные деревянными кружевами, вперемешку русские, татарские, редко киргизские (так в то время называли казахов). В ту пору, 100 - 70 лет тому назад, киргиз редко селился в городе, и если почему-либо не мог кочевать в степях со своим родом, то селился на окраине его, сооружая себе саманный дом.

Кроме кладбищенской церкви в городе стоял один храм - Николаю Чудотворцу (разрушенный в 1930 году, не слишком высокий, но в ширину вместительный, со множеством икон, украшенных драгоценными "каменьями", позолотой. В стороне от него, ближе к Уралу, рядом с татарской мечетью, стояла на манер часовни небольшая церковь "кулугур", так называли гурьевчане старообрядцев. Возле же, через реку ходил паром с "самарской" на "бухарскую" сторону, перевозя повозки, людей. Чаще ночами паром перевозил киргизские стада баранов, лошадей, коров. На "бухарской", в длину города тянулись сады в отметинах чигирей.

За 15 - 20 лет до прихода Советской власти, был построен первый деревянный на плашкоутах мост, от которого по правую сторону у берега реки, на ленивой зыби воды раскачивались широкобрюхие лодки-рыбницы, с притулившимися к ним бударами.

Ни одной мощеной улицы. Земля в сухую пору взбита в пушистую пыль, в сырую - грязь тугая, клейкая. Ни в сухую, ни в сырую пору на улицах не увидишь мусора. В каждом дворе огромные помойные ямы. В каждом дворе (даже в бедном) лошадь, корова, у татар и киргизов еще и козы, бараны.

Не знаю с какого года, но была в городе и гимназия, и русско-киргизская школа-пятилетка, но училось в них небольшое количество ребят. Главная причина - понятие необязательного образования детям.

В устье Урала, у моря, рыбаки прямо с рыбницы сдавали купцов купцам. У тех стояли здесь так называемые лабазы, где и разделывали и упаковывали рыбу, и которую нужно снова грузили для продажи в глубине России. Там же, у лабазов, чуть в стороне, стояла и пекарня, где с пылу-жару продавались кулебяки, хлеб, крендели.

У любого казачьего дома обязательно балкон с сушилами, где в опрятном порядке сушилась вобла, размером с теперешнего огромного леща, жир течет с нее хоть чашку подставляй, а рядом балыки, каких сейчас вряд ли кто увидит, - янтарь, истекающий жиром. Идешь, бывало по городу, а с сушил на улицу течет ядерный дух вяленины рыбной, захлебнешься…

Во дворах у всех лабазы для скота, бани, ледника и обязательные палатки. Летом, во время завтраков, обедов и ужинов, двухстворчатые двери на улицу нараспашку, во двор дверь тоже открыта - сквозняк, прохладней. В них трапезничают, как правило, многочисленные домочадцы. Идет человек по улице и только успевает раскланиваться по обе стороны улицы в раскрытые двери.

А зимой в палатках хранились сундуки с самой ценной одеждой, на случай пожаров. Ибо палатка - и стены, и пол, и крыша саманные, сплошная глина - не горит. И во всех палатках обязательные качели детям, на толстых перекладинах…

Свадьбы, праздники летом тоже устраиваются в палатках и потому улицы в такие дни полнятся звуками гармони и здоровыми голосами мужчин, и чистыми звонкими - женщин. Любят гурьвчане петь. И почему-то звучат все песни донских казаков.

А ночью, сквозь раскрытые, засеченные от комара окна, из-за города, из степи порой доносится протяжная одинокая песня: всадника ли на коне, кочевника - киргиза ли на повозке. Протяжно чисто звучит песня. Как чиста и мила природа, окружающая город на Урале, у Каспийского моря.

Было заведено у гурьевчан, что казак не женится на иногородней, если не приглядит здесь себе подобной, едет жениться в деревню, где родился его родитель, и привезет себе женой дочь крестьянскую. И от нового корня опять нее, так и пошло из года в год.

Не роднятся казаки с "мужиками", а те с казаками, но вера, церковь, соседство разделяют. И живут гурьевчане у доброй реки мирно, слаженно, и каждому есть работа.

На базаре лавки: ряды русских, ряды татар, ряды киргизских, также делятся и покупатели. Но как и среди этих рядов вкраплены одна - две лавки и русских киргизские, так изредка меняются и покупатели.

И поневоле вспомнишь сейчас горькую газетную сводку о преступности в городе. А ведь в ту пору - и 200 и 70 лет тому назад дома не имели затворов. Мать, сестры мои рассказывают:

- и ни чего не боялись. Отец, бывало, ночью с фонарем в руках идет домой, в фартуке деньги несет. Придет, высыпет детям на кошму и скажет: "разберите, золотые в блюдо кладите…". Не любил почему-то отец золотые деньги в доме держать, в банк относил…

Вспоминали все случай.

Как-то в городе появился вор, палатки зимой потрошил, сундуки, товары. Изобличили вора. Им оказался казак с двумя дочерьми. Мать их то ли выгородила, то ли и правда она не знала об их преступлениях, в общем в один из дней горожане сбежались на базарную площадь, где наказывали воров. Отцу дали 100 плетей, а дочерям по 50. А уж потом повезли на суд в Уральск.

До сих пор на улице Московской стоит дом моего прадеда и деда. Ему не менее двухсот лет. В нем родилась моя мать, дочь потомственных портных, всем семейством обшивавших всякой одеждой людей зажиточных - шубы, ротонды, фраки, сюртуки и женские модные наряды. Трудились все. С семи лет и до глубокой старости. Так было до моей матери, так села с иглой в руках и она за шивку мехов лоскутов. Дети и у казаков с десяти лет уже работник, рыбак в море.

Помню и такой рассказ матери, который покажет обычай, воспитание детей той эпохи, примерно сто десять лет тому назад это было:

"… увидела я как- то на улице, что Андрейка ( ее старший брат), зашел в пивную. Я в ужасе в мастерскую с криком "Папашенька, папашенька, Андрейка в пивную зашел…". Отец бросил шитво и снимая на ходу ремень с брюк, побежал к пивной и сразу же оттуда появился, хлыща сына ремнем, так и гнал его до самых ворот, приговаривая: "Позоришься сам, родителей позоришь, молоко на губах еще не высохло, а ты уж в пивную…". Андрею в ту пору было 18 - 19 лет. Он уже десять лет был помощником отцу.

Род материнский был "мужицкий". И когда Андрею пришла пора идти в армию, отец отправил его на перекладных (как когда-то и сам) в Подмосковье, где родились его предки, там его и забрали в рекруты. Здесь в Гурьеве только казачество. А придя из армии, опять же по обычаю отцов поехал Андрей в ту же деревню брать себе в жены крестьянскую дочь.

А когда мать моя овдовела (1919 г.), сын ее (мой брат), парнишка лет 11 - 12, озоруя, стащил с товарищем у соседки пару свекольных плодов, так мать для острастки позвала побить ремнем его, того же Андрея. Мужская рука крепче.

А когда при "красных" другой мой брат совершил какой-то поступок и мать его побила, так он сквозь слезы проговорил ей: "Вот пойду в милицию пожалуюсь, теперь закон запрещает бить детей".

В доме все смеялись над его словами, но милиции все же побаивались.

Конечно же, и 100 и 70 лет тому назад озоровали мальчишки. То потайную милостыню разорят, то в ледник заберутся к кому-то - крынку каймака слопают, не без того ребячья кровь всегда играла, но чтоб хулиганить - всем миром сурово посмотрят, взглядом пронзят так, что в другом случае десять раз оглянется, чтоб для самоутверждения выругаться.

Жили люди и с хорошей оглядкой: что соседи скажут, как мир посмотрит, не осудят ли, не отвернутся ли. Да и перед богом придется ответ держать за свои проступки.

В наше время много говорят о милосердии. Какое оно, милосердие? Что такое милосердие?

Из рассказов матери, сестер я знала, что мой отец жил в наемном доме и тогда, когда у него уже было пятеро детей. Но однажды… Рыбак сдававший дом (сам он жил в доме жены) в расплату за долги вынужден был расплатиться с кредитором-купцом, этим домом. Купец же этот предложил моему отцу:

- До сих пор не имеешь своего дома. Я уступлю тебе его за недорого, бери. Постепенно расплатишься. Отец отказался:

- Не могу. Душа не велит. На чужих слезах свое благополучие не построишь.

Отец перекупил этот дом у купившего с торгов. Переплатил, такой была душа у рязанского мужика.

А напротив этого (уже нашего дома) до сих пор стоят два одинаковых дома, как два брата близнеца. Жил рыбак с двумя женатыми сыновьями. И что ни год раз за разом не везло им. Рыба шла мимо их сетей. Задолжали купцу за эти невезучие годы, что называется под завязку. Один выход - расплатиться своим деревянным двухэтажным домом. Беда. Горе - горькое.

Купец (не помню фамилии) позвал к себе должника и глядя на его понурую голову с задубевшим на соленом ветру лицом сказал:

- Ладно. Бог учит делать добро. Прощаю тебе долги. Но при одном условии: сними второй этаж и поставь рядом его. Пусть твои сыновья живут в одинаковых домах. Расходы я уплачу. Может и помянешь меня, когда добрым словом…

Рыбак заплакал и упал на колени, земно поклонившись купцу:

- Век будем за тебя, благодетеля, молиться.

У казачества с давних пор было законом - овдовевшей казачке и ее детям, родителям, потерявшим кормильца, куренем - собранием казаков закреплялось бедствующее семейство за неводом, за определенной ватагой. Та, при улове, выделяла долю им, осиротевшим.

1990 г.