И. Железнов, писатель

Осень 1842 года стояла в Гурьеве-городке тихая и теплая. Ночи были серые и туманные, а дни светлые и ясные, как весенние. Дикие гуси, утки, и другие водяные птицы зажились на ильменях, заливах и проранах морских, не думая отлетать в полуденную сторону на зиму…

Весь город пришел в движение. Начались сборы и приготовления к аханному рыболовству. Вновь навязаны и выдублены аханы, старые починены; лошади откормлены и нажированы, можно сказать, донельзя; сани, конская упряжь, пешни, багры, шесты, словом, все орудия большие и малые, необходимые к рыболовству, исправлены, упрочены; провизия людям и фураж лошадям заготовлены. Пора уже ехать в море, но нет зимы. Исходил уже ноябрь, но он, скорее, похож был на весенний, чем на осенний последний месяц.

Аханщики с беспокойством посматривали на север, ожидая оттуда, как благодати, морозов. "Вот что-то принесет нам Николин день и чем-то он нас порадует", - говорили одни. "Как не будет морозов, - присовокупляли другие, - шабаш, продай, аханы!"

С первых чисел декабря проявлялись легонькие морозы; к половине того месяца они усилились. Урал и море покрылись льдом. Скоро через реку стали ездить на лошадях с тяжелыми возами; но на море лед был еще тонок, ненадежен; только к концу декабря он, по-видимому, укрепился. Тогда городской начальник, заботясь о благосостоянии вверенного его управлению народа, выбрал двоих самых опытных, знакомых с морем рыболовом и послал их в море освидетельствовать толщину и крепость льда. Через два дня посланные возвратились и привезли тир куска льда, вырубленные ими в разных пунктах морской глубины. Не успели они выйти из саней, остановившихся перед домом городского начальника, а толпа нетерпеливых казаков - рыболовов окружила их. Все вместе и каждый порознь на перерыв, перебивая один другого, закидали приехавших с моря вопросами…

Наконец отворились двери дома и на крыльце его показался начальник Гурьева, войсковой старшина Бородин, а вслед за ним вышли Ливкин и Зеленцев, оба сотники, назначенные от Войсковой канцелярии начальниками на аханное рыболовство. Толпа, дотоле шумевшая и кричавшая, затихла и расступилась. Офицеры подошли к саням. Тут один из приехавших с моря вынул из-под циновки три небольшие льдинки и сказал: "Это из черней (чернями казаки называют берега моря), ваше высокоблагородие, с 11/2 сажении. Это, указав на другую, - немного тоньше первой - с 21/2 саженной глубины; а эта, - тут он взял в руки третью и самую тонкую льдину, - с 4 саженной глубины". "Дальше мы не ездили - лед очень тонок и пускаться по нему в море опасно".

Осмотрев эти льдинки и убедясь по ним в прочности льда до известных пределов расстояния, гурьевский начальник, обратившись к рыбопромышленникам, которые обступили его тесным кружком и молча с нетерпением ждали его решение, сказал им: "Теперь, ребята, можете ехать на промысел, но слушайте! Дальше четырех саженей глубины я ездить вам не советую, поберегите свои животы и имущество и не доводите до отчаяния ваших семейных".

В минуту все разошлись по домам. Остаток дня и наступившая затем ночь в совершенной тишине и бездействии; но зато утро следующего дня самое шумное. Далеко до рассвета город проснулся и встал на ноги; каждый дом представлял живую картину, полную деятельности и тревожной хлопотливости.

Войдемте, читатель, в один из этих домов и посмотрим, что там делается. Ворота были растворены настежь. На дворе и на улице около ворот стояли во множестве сани: около них ходили, бегали и суетились рыболовы, укладывая овес для лошадей, провизию для себя, аханы и прочую рыболовную принадлежность. Женщины, затопив печки, приготовляли для отъезжающих сытный обед, а на дорогу напекали им мясных пирожков и других скромных яств, так как это происходило дня за три перед праздником Рождества Христова.

Наконец, в половине дня все уложено: лошади напоены, накормлены; люди пообедали и оделись в дорожное, теплое платье. Тогда один из промышленников, отправляющийся на лов во главе своей артели, идет в конюшню, выводит оттуда старую, бывалую лошадь и впрягает ее. Смирное, привыкшее к этому животное стоит, как вкопанное. После этого, уходя в избу, он дает знак другим промышленникам, младшим членам своей артели. Те живо кидаются к лошадям, каждый к своей, и также их впрягают в сани. После того все семейство собирается в избу, где все, как отъезжающие на промысел, так и остающиеся дома, с благословением становятся перед иконами и зажигают лампады и свечи Святым Угодникам Божьим, особенно перед ликом Николая Чудотворца, которого казаки преимущественно чтят перед другими Святыми, называя его отцом и покровителем рыболовства. Старший в семье читает в слух молитвы; прочие шепотом повторяют их за ним, сопровождая каждое крестное знамение земным поклоном. По окончании молитв начинается прощанье.

Настала пора ехать. Все на своих местах, у своих саней. Вот тронулись сани передового, старшего по артели, за ним потянулись прочие. При выходе из ворот на улицу казаки снимают шапки и крестятся. От ворот до Урала аханщики не едут, а идут пешком около саней, держав руки в вожжи. В таком виде они достигают реки и по ее отлогому берегу спускаются на лед. Туда за ними следуют матери, жены, дети, сестры - словом, все члены семейства, которые могут ходить, и уже там окончательно сними, прощаются. Таким образом, из всех прочих домов артель за артелью съезжаются сюда аханщики. Здесь, на льду Урала, в виду своих домов собирается почти все народонаселение Гурьева, как участвующие в аханном рыболовстве, так и не участвующие, из одного только любопытства. По данному начальниками рыболовства знаку сотни промышленников, обняв в последний раз своих родных вспрыгивают на воза, подбирают вожжи, чтобы укротить нетерпеливость и ярость лошадей, которые, почуяв под собою лед, храпят, взвиваются на дыбы и рвутся вперед, и потом со словами: "Прощайте, родные! Молитесь богу!" - гикнут; кони взовьются и полетят; зазыблется, зашумит и загудит лед под санями; посыплются хрустальною пылью брызги из-под копыт; раздаются и разольются песни удалых казаков, которые, то, разъединяясь, то съезжаясь в кучку, скрываются, наконец, толпа за толпой, за ближайшим поворотом реки…

1854 г.